Род Толстых
«Я сейчас перечел среднюю и новую историю по краткому учебнику. Есть ли в мире более ужасное чтение? Есть ли книга, которая могла бы быть вреднее для чтения юношей? И ее-то учат.
Я прочел и долго не мог очнуться от тоски. Убийства, мучения, обманы, грабежи, прелюбодеяния, и больше ничего. Говорят – нужно, чтобы человек знал, откуда он вышел. Да разве каждый из нас вышел оттуда? То, откуда я и каждый из нас вышел с своим мировоззрением, того нет в этой истории. И учить тому меня нечего. Так же как я ношу в себе все физические черты всех моих предков, так я ношу в себе всю ту работу мысли (настоящую историю) всех моих предков», – так писал в своем дневнике Лев Толстой в марте 1884 года. А много позднее, в сентябре 1906 года, словно бы продолжил эту всегда тревожившую и волновавшую его мысль: «Что такое порода? Черты предков, повторяющиеся в потомках. Так что всякое живое существо носит в себе все черты (или возможность их) всех предков… и передает свои черты, которые будут бесконечно видоизменяться, всем последующим поколениям… Так я, Лев Толстой, есть временное проявление Толстых, Волконских, Трубецких, Горчаковых и т. д.».
Родовая память Толстых хранит неисчислимые свидетельства целых эпох и отдельных исторических событий, покрывает гигантские географические просторы, вмещает непостижимое количество лиц, имен, встреч и общений.
Одно перечисление ближайших породненных фамилий, то есть тех, на ком женились и за кого выходили замуж Толстые, не может не вызывать душевного трепета у любого знатока или просто любителя русской истории: Апраксины и Нарышкины, Кочубеи и Скоропадские, Милославские и Шаховские, Шереметевы и Васильчиковы, Львовы и Горчаковы, Хилковы и Ртищевы, Щербатовы и Щетинины, Гагарины и Волконские, Трубецкие и Куракины, Строгановы, Долгоруковы, Вырубовы, Голицыны, Барятинские, Вяземские, Сумароковы, Одоевские, Боратынские, Чаадаевы, Фонвизины, Мусины-Пушкины, Тютчевы, Тургеневы, Киреевские, Римские-Корсаковы, Дельвиги, Голенищевы-Кутузовы, Майковы, Языковы… Этот перечень знакомых со школьных лет имен можно было бы продолжать еще долго. А ведь это все обширный круг ближайшего, семейного, родственного общения. Что уж говорить о круге дружеском… В списки друзей, близких приятелей и хороших знакомых разнообразных Толстых тотчас же попадут и Пушкин, и Гоголь, и Чехов, и Чайковский, и Достоевский, и Некрасов, и Карл Брюллов, и Репин, и Рахманинов, и Шаляпин, и Бунин, и Максим Горький, и Шолохов, и Солженицын, и Распутин – словом, куда сложнее будет найти яркую, знаменитую личность в истории русской культуры за последние два с лишним века, которая никогда с Толстыми не пересекалась…
В разные эпохи представители семьи были боярами, окольничими, стольниками, воеводами, губернаторами, министрами, предводителями дворянства… Многие воевали: одни участвовали в Шведской войне царя Алексея Михайловича, другие в Крымских походах князя Василия Голицына, в Азовском походе Петра I, в Семилетней войне, в войнах Екатерины II, в Отечественной войне 1812 года, в Первой и Второй мировых войнах… И нет, кажется, таких наград и знаков отличия, которыми Толстые не были бы награждены, – от ордена Святого Андрея Первозванного и Георгиевских крестов всех степеней до ордена Трудового Красного Знамени… Отвага и удаль, бесстрашие и даже презрение к опасности отличали многих представителей рода, вступавших, пусть и ненадолго, на военное поприще.
Удивительно: во все времена, при всех правителях и даже при всех различных формах правления Толстые, никогда сами не стремившиеся к возвышению, тем не менее, оказывались на виду, выделялись на общем фоне «лица необщим выражением». Они были тем, что Лев Толстой называл «настоящей аристократией». В дневнике 1900 года есть запись: «Есть аристократия не ума, но нравственности. Такие аристократы те, для которых нравственные требования составляют мотив поступков». Безусловно очень автобиографичный Левин в «Анне Карениной» говорит Облонскому: «Постой, постой… ты говоришь: аристократизм. А позволь тебя спросить, в чем это состоит аристократизм Вронского… Человек, отец которого вылез из ничего пронырством, мать которого Бог знает с кем не была в связи… Нет уж, извини, но я считаю аристократом себя и людей, подобных мне, которые в прошедшем могут указать на три-четыре честных поколений семей, находившихся на высшей степени образования (дарование и ум – это другое дело) и которые никогда ни пред кем не подличали, никогда ни в ком не нуждались, как жили мой отец, мой дед… Мы аристократы, а не те, которые могут существовать только подачками от сильных мира сего и кого купить можно за двугривенный». Еще яснее выразил он эту мысль в вариантах романа «Война и мир», не вошедших в окончательный текст: «Я сам принадлежу к высшему сословию, обществу и люблю его. Я… смело говорю, что я аристократ, и по рождению, и по привычкам, и по положению. Я аристократ потому, что вспоминать предков – отцов, дедов, прадедов моих, мне не только не совестно, но особенно радостно. Я аристократ потому, что воспитан с детства в любви и уважении к высшим сословиям и в любви к изящному, выражающемуся не только в Гомере, Бахе и Рафаэле, но и во всех мелочах жизни. Я аристократ потому, что был так счастлив, что ни я, ни отец, ни дед мой не знали нужды и борьбы между совестью и нуждою, не имели необходимости никому никогда ни завидовать, ни кланяться, не знали потребности образовываться для денег и для положения в свете… Я вижу, что это большое счастье и благодарю за него Бога…»
Бесспорно, именно Льву Николаевичу суждено было стать главной вершиной рода, его средоточием, от которого идет отсчет и к предкам, и к потомкам. Но и помимо него, большая и разветвленная семья Толстых дала немало интересных, незаурядных личностей. До сих пор немало загадок таит судьба первого графа – Петра Андреевича; невероятные легенды слагались и об имевшем скандальную известность Федоре Ивановиче Толстом-Американце; богатое художественное наследие оставил Федор Петрович Толстой, музыкальное – Феофил Матвеевич и Сергей Львович, а литературное – два Алексея: Алексей Константинович и Алексей Николаевич…
Родовое древо Толстых – древнее и могучее, но ему не грозит увядание и усыхание. Корни уходят в глубь веков, ствол по-прежнему крепок и прям, ветви раскидисты, на них немало молодых, сильных побегов… Убежден, Толстые еще не сказали последнего слова, они еще не раз послужат Отечеству и впишут свои имена в его историю.
Мне хочется откровенно признаться в пристрастности: я люблю Толстых. Всех. И живущих, и давно ушедших из жизни, и близких, и далеких, и потомков Льва Николаевича, и представителей других ветвей рода, и сохраняющих по прямой мужской линии родовое имя, и сменивших его по линии женской на любые фамилии мира. Мне с ними всегда интересно, я почти не знаю среди них людей нудных, скучных и глупых. Мы можем по-разному относиться к жизни, можем спорить и не понимать друг друга, можем ссориться или даже избегать общения, но меня всегда снова и снова тянет к «своим», я чувствую в них ту же, свойственную и мне «толстовскую дикость», темперамент, искренность и страсть. Мы, несмотря ни на что, остаемся единой, большой семьей. Именно в этом главная наша сила.
Владимир Толстой